Немецкая ёлочка и колоски
В 1941 году под Новый год немец подарил Валюше маленькую елочку. Она хранила ее много лет, но никогда не забывала, что сотворили фашисты с ее родным домом.
С немецкой елочкой
все детство
В 1941 году Валя жила с матерью и старшими детьми отца в селе Сосновка Ливенского района. Девчушке было всего шесть лет. «Но я помню все до мельчайших подробностей, как будто все было вчера. Да и как такое забыть. Пока глаза не закроются, не забудешь», – делится Валентина Александровна Киселева. Сейчас ей 82 года, из них 66 лет трудового стажа – работать начала в четырнадцать лет, а на пенсию вышла в восемьдесят лет (!). Мы сидим с ней в старом доме, в котором она родилась и выросла. С тех пор дом расстроился, сейчас в нем все удобства. Но печка у самого входа осталась.
– Эта печка со времен Вашего детства? – интересуюсь.
– Куда там, в этой печи я еще года два назад хлеб пекла,— рассказывает женщина. Она из той породы сельских жительниц, которых и в преклонном возрасте язык не повернется назвать старушкой. Осанка, голос, черты лица заставляют говорить о ней, скорее, как о даме почтенного возраста. «Моей заслуги в этом нет. Это у меня от мамы, – улыбается Валентина Александровна. – У нее до самой смерти спина была как струна».
– А печка тогда была вон там, – указывает на противоположную стену. – А здесь были сенцы.
В декабре 1941 года немцы заходили в Сосновку. Пробыли там всего три дня – под натиском советских войск вынуждены были отойти. Но этих трех дней хватило, чтобы оставить о своем пребывании впечатлений на всю жизнь.
Фашисты вошли в деревню стремительно, местные жители не успели попрятать от них свое добро. Их расселили по домам, в которых они тут же начали хозяйничать.
– Пооткрывали сундуки, достали все одеяла. Правда, нас с кровати не прогнали, мы спали на ней с матерью, кто-то из детей спал на печке, – вспоминает Валентина Александровна. – Семнадцать фашистов расположились у нас на постой. Каждый день требовали: «Матка, соломы давай!». Стелили солому толстым слоем на пол, на ней и спали, укрывшись нашими одеялами.
Мать приказала Вале лишний раз под ногами у немцев не вертеться, ничего у них не брать, если будут давать. А тут одному из немцев из Германии посылка пришла. Разбирает он ее, а среди гостинцев – елочка. Маленькая, сантиметров двадцать в высоту, на красной подставочке-кружочке, на елочке месяц блестит и серебристый снежок переливается. Такой красоты Валюша никогда не видела, и так ей хотелось поближе рассмотреть чудесную елочку, но, помня материнский наказ, только подальше на печке в угол забилась, а глаза неотрывно наблюдали за игрушечной лесной красавицей. Немец повертел ее в руках, достал из посылки несколько печеньиц и направился к печке. «Никак угостить хочет», – мелькнуло в детской головке. Немец и впрямь протянул ей угощенье, взять его хотелось до жути, но страх был сильнее. Валя замотала головой: «Не надо». Немец все понял и обратился к матери, где словом, где жестами: «Матка, скажи ей, чтобы взяла». Мама разрешила девочке принять угощенье, а малышка обрадовалась. Но виду не подала. Лишь скупо кивнула головой в знак благодарности.
А немец разговорился с матерью: «Наш Гитлер и ваш Сталин», – и показывает, как они столкнулись лбами. И дальше жестами объяснил, что дома у него пять детишек остались, и показывает рукой от пола – мал мала, меньше.
Среди неприятельских постояльцев был финн, все время еду у матери требовал. А через три дня наказывает матери: «Не смей убирать из хаты солому». А тот немец, что елочку подарил, сказал ей, чтобы сняла и спрятала двери, оконные рамы. Быть беде, решили в семье, совету немца последовали. А вскоре фашисты засобирались уходить. Но прежде подпалили солому в доме. Он загорелся. Горели и соседские дома. А их жители наблюдали за этой страшной картиной из лесочка вблизи села, куда успели убежать с нехитрым скарбом. Валиным маме и сестрам удалось унести сундук, и, главное, телку увести. Не успели немцы до конца улицы дойти, как местные кинулись тушить свои жилища, баграми растаскивали огонь, заливали водой, забрасывали снегом.
В эвакуации
Тот раз немцы отступили, а когда в 1942 году начали наступать, местное население эвакуировали. Сначала в Космаковку, затем дальше, дальше, пока не добрались до одного из липецких сел. Каждый нес в руках что-нибудь, узелок с деревянной чашкой и ложками достался и Валюше.
– Идем, следом рвутся минометные снаряды, поднимая столбы огня. Мне так интересно смотреть на них, я не понимаю, почему мама запрещает оглядываться и любоваться, тянет за руку: «Идем, идем!», – рассказывает Валентина Александровна. – В эвакуации тоже приходилось несладко, квартирная хозяйка попалась злая и жадная. Мама с сестрами убирали урожай в местном колхозе. За работу председатель разрешал брать по ведру картошки. Мы ссыпали ее в отведенный хозяйкой уголок в подвале. Так она завидовала. Как-то заглянул председатель в дом, поинтересовался нашим житьем-бытьем, она не удержалась, повела его в подвал: «Погляди сколько вакуированные картохи набрали». Председатель цыкнул на нее, мол, люди и так мыкаются. Мама вскоре нашла другую квартиру, картошка та помогла перезимовать.
А подаренную немцем елочку Валя возила и в эвакуацию, и потом берегла ее долгие годы: «За все мое детство у меня были две игрушки – эта елочка да еще маленький резиновый баранчик, подаренный родственницей. Я с ними лет до восемнадцати не расставалась».
Колхозные колоски
Весной 1943 года семья вернулась домой. Сначала «в разведку» в родное село отправили старшую сестру. Она писала, что все очень трудно, но жить можно. Главная беда была в том, что вокруг вся местность была заминирована: «Нам строго говорили, что идти мы должны только по указанной тропинке, ни шагу влево или вправо». Вспоминает женщина и о том, что еще очень долго разминировали окрестности, рассказывает, как много здешних пацанов погибли от своего любопытства. Эхо войны еще долго раздавалось бедой над здешними просторами.
– Однажды и я оказалась на волосок от смерти, – на минуту Валентина Александровна замолкает. Нет, ей не надо время на то, чтобы вспомнить. Собирается с духом, чтоб без слез рассказать эту историю.
– Как-то соседская девушка Маруська пристала к моей матери: «Отпусти со мной Валюшку колоски подбирать». Мать долго не соглашалась, потом отпустила, наказав далеко не ходить и быть внимательней. Долго мы с Маруськой ходили по полям, ничего не нашли. Пошли домой другой дорогой, как вдруг видим несжатый кусок поля. И колосья на нем крупные, налитые. Обрадовались, зашли на поле, начали колоски срывать. И вдруг слышим гул самолета. А самолеты в то время были огромной диковинкой. А этот летит низко-низко, едва верхушки деревьев не достает. Мы даже летчика в кабине разглядели. Прыгаем, радостные, руками ему машем. А он кружит над нами, тоже руками машет. Мы думаем, он нас приветствует, и еще радостнее прыгаем. Самолет отлетит, развернется и снова вернется, а летчик все машет и машет рукой. И тут я глянула в сторону и обомлела: «Маруся, поле заминировано. Вон самоварчик стоит». Самоварчиками мы называли мины – маленькие, желтенькие, в высоту и ширину сантиметров по двадцать. Они между собой были связаны проволокой, заденешь ее: все взлетят в воздух. И тут до нас дошло – летчик не приветствовал нас, а махал рукой: «Уходите отсюда!». Застыли мы от страха на месте, колоски побросали, а потом соседка говорит:«Валечка, ты иди аккуратно назад по своим ступочкам, не оглядывайся и никуда не сворачивай». Я начала было отказываться – как же ее одну брошу на заминированном поле. Но потом пошла. И Бог миловал, вышла я с того поля, отошла чуть поодаль, подождала, когда Маруська выберется. Дождавшись нашего спасения, самолет набрал высоту и улетел, а мы домой потом бежали, ног под собой не
чуяли.
Больше Валя за колосками никогда не ходила – жизнь дороже.
все детство
В 1941 году Валя жила с матерью и старшими детьми отца в селе Сосновка Ливенского района. Девчушке было всего шесть лет. «Но я помню все до мельчайших подробностей, как будто все было вчера. Да и как такое забыть. Пока глаза не закроются, не забудешь», – делится Валентина Александровна Киселева. Сейчас ей 82 года, из них 66 лет трудового стажа – работать начала в четырнадцать лет, а на пенсию вышла в восемьдесят лет (!). Мы сидим с ней в старом доме, в котором она родилась и выросла. С тех пор дом расстроился, сейчас в нем все удобства. Но печка у самого входа осталась.
– Эта печка со времен Вашего детства? – интересуюсь.
– Куда там, в этой печи я еще года два назад хлеб пекла,— рассказывает женщина. Она из той породы сельских жительниц, которых и в преклонном возрасте язык не повернется назвать старушкой. Осанка, голос, черты лица заставляют говорить о ней, скорее, как о даме почтенного возраста. «Моей заслуги в этом нет. Это у меня от мамы, – улыбается Валентина Александровна. – У нее до самой смерти спина была как струна».
– А печка тогда была вон там, – указывает на противоположную стену. – А здесь были сенцы.
В декабре 1941 года немцы заходили в Сосновку. Пробыли там всего три дня – под натиском советских войск вынуждены были отойти. Но этих трех дней хватило, чтобы оставить о своем пребывании впечатлений на всю жизнь.
Фашисты вошли в деревню стремительно, местные жители не успели попрятать от них свое добро. Их расселили по домам, в которых они тут же начали хозяйничать.
– Пооткрывали сундуки, достали все одеяла. Правда, нас с кровати не прогнали, мы спали на ней с матерью, кто-то из детей спал на печке, – вспоминает Валентина Александровна. – Семнадцать фашистов расположились у нас на постой. Каждый день требовали: «Матка, соломы давай!». Стелили солому толстым слоем на пол, на ней и спали, укрывшись нашими одеялами.
Мать приказала Вале лишний раз под ногами у немцев не вертеться, ничего у них не брать, если будут давать. А тут одному из немцев из Германии посылка пришла. Разбирает он ее, а среди гостинцев – елочка. Маленькая, сантиметров двадцать в высоту, на красной подставочке-кружочке, на елочке месяц блестит и серебристый снежок переливается. Такой красоты Валюша никогда не видела, и так ей хотелось поближе рассмотреть чудесную елочку, но, помня материнский наказ, только подальше на печке в угол забилась, а глаза неотрывно наблюдали за игрушечной лесной красавицей. Немец повертел ее в руках, достал из посылки несколько печеньиц и направился к печке. «Никак угостить хочет», – мелькнуло в детской головке. Немец и впрямь протянул ей угощенье, взять его хотелось до жути, но страх был сильнее. Валя замотала головой: «Не надо». Немец все понял и обратился к матери, где словом, где жестами: «Матка, скажи ей, чтобы взяла». Мама разрешила девочке принять угощенье, а малышка обрадовалась. Но виду не подала. Лишь скупо кивнула головой в знак благодарности.
А немец разговорился с матерью: «Наш Гитлер и ваш Сталин», – и показывает, как они столкнулись лбами. И дальше жестами объяснил, что дома у него пять детишек остались, и показывает рукой от пола – мал мала, меньше.
Среди неприятельских постояльцев был финн, все время еду у матери требовал. А через три дня наказывает матери: «Не смей убирать из хаты солому». А тот немец, что елочку подарил, сказал ей, чтобы сняла и спрятала двери, оконные рамы. Быть беде, решили в семье, совету немца последовали. А вскоре фашисты засобирались уходить. Но прежде подпалили солому в доме. Он загорелся. Горели и соседские дома. А их жители наблюдали за этой страшной картиной из лесочка вблизи села, куда успели убежать с нехитрым скарбом. Валиным маме и сестрам удалось унести сундук, и, главное, телку увести. Не успели немцы до конца улицы дойти, как местные кинулись тушить свои жилища, баграми растаскивали огонь, заливали водой, забрасывали снегом.
В эвакуации
Тот раз немцы отступили, а когда в 1942 году начали наступать, местное население эвакуировали. Сначала в Космаковку, затем дальше, дальше, пока не добрались до одного из липецких сел. Каждый нес в руках что-нибудь, узелок с деревянной чашкой и ложками достался и Валюше.
– Идем, следом рвутся минометные снаряды, поднимая столбы огня. Мне так интересно смотреть на них, я не понимаю, почему мама запрещает оглядываться и любоваться, тянет за руку: «Идем, идем!», – рассказывает Валентина Александровна. – В эвакуации тоже приходилось несладко, квартирная хозяйка попалась злая и жадная. Мама с сестрами убирали урожай в местном колхозе. За работу председатель разрешал брать по ведру картошки. Мы ссыпали ее в отведенный хозяйкой уголок в подвале. Так она завидовала. Как-то заглянул председатель в дом, поинтересовался нашим житьем-бытьем, она не удержалась, повела его в подвал: «Погляди сколько вакуированные картохи набрали». Председатель цыкнул на нее, мол, люди и так мыкаются. Мама вскоре нашла другую квартиру, картошка та помогла перезимовать.
А подаренную немцем елочку Валя возила и в эвакуацию, и потом берегла ее долгие годы: «За все мое детство у меня были две игрушки – эта елочка да еще маленький резиновый баранчик, подаренный родственницей. Я с ними лет до восемнадцати не расставалась».
Колхозные колоски
Весной 1943 года семья вернулась домой. Сначала «в разведку» в родное село отправили старшую сестру. Она писала, что все очень трудно, но жить можно. Главная беда была в том, что вокруг вся местность была заминирована: «Нам строго говорили, что идти мы должны только по указанной тропинке, ни шагу влево или вправо». Вспоминает женщина и о том, что еще очень долго разминировали окрестности, рассказывает, как много здешних пацанов погибли от своего любопытства. Эхо войны еще долго раздавалось бедой над здешними просторами.
– Однажды и я оказалась на волосок от смерти, – на минуту Валентина Александровна замолкает. Нет, ей не надо время на то, чтобы вспомнить. Собирается с духом, чтоб без слез рассказать эту историю.
– Как-то соседская девушка Маруська пристала к моей матери: «Отпусти со мной Валюшку колоски подбирать». Мать долго не соглашалась, потом отпустила, наказав далеко не ходить и быть внимательней. Долго мы с Маруськой ходили по полям, ничего не нашли. Пошли домой другой дорогой, как вдруг видим несжатый кусок поля. И колосья на нем крупные, налитые. Обрадовались, зашли на поле, начали колоски срывать. И вдруг слышим гул самолета. А самолеты в то время были огромной диковинкой. А этот летит низко-низко, едва верхушки деревьев не достает. Мы даже летчика в кабине разглядели. Прыгаем, радостные, руками ему машем. А он кружит над нами, тоже руками машет. Мы думаем, он нас приветствует, и еще радостнее прыгаем. Самолет отлетит, развернется и снова вернется, а летчик все машет и машет рукой. И тут я глянула в сторону и обомлела: «Маруся, поле заминировано. Вон самоварчик стоит». Самоварчиками мы называли мины – маленькие, желтенькие, в высоту и ширину сантиметров по двадцать. Они между собой были связаны проволокой, заденешь ее: все взлетят в воздух. И тут до нас дошло – летчик не приветствовал нас, а махал рукой: «Уходите отсюда!». Застыли мы от страха на месте, колоски побросали, а потом соседка говорит:«Валечка, ты иди аккуратно назад по своим ступочкам, не оглядывайся и никуда не сворачивай». Я начала было отказываться – как же ее одну брошу на заминированном поле. Но потом пошла. И Бог миловал, вышла я с того поля, отошла чуть поодаль, подождала, когда Маруська выберется. Дождавшись нашего спасения, самолет набрал высоту и улетел, а мы домой потом бежали, ног под собой не
чуяли.
Больше Валя за колосками никогда не ходила – жизнь дороже.