До революции 1917 года деревни славились большими семьями, в которых было по 20 и более человек. Расскажу об одной такой семье, изменю и мена и кое-что еще.
 12.10.2011
 Краеведение
 0 коммент.
 1222 просм.
В семье Ивана и Марии было 5 сыновей и 3 дочери. Годы в труде и заботах проходили быстро, дети рождались часто, через каждые 2 года. Незаметно дети выросли: сыновья поженились, дочери вышли замуж. Рождались внуки. Сыновья с семьями жили все вместе в отцовском доме. Руководила хозяйством Марья-жена, мать, свекровь, бабушка. Все ее слушались и уважали. Дети за одинаковую любовь ко всем сыновьям и их женам. Дома поучала, людям говорила: «Да мои невестки-пряхи, да мои невестки-ткахи и хорошие собою, ровни моим сыновьям». Старик с уважением относился к ней за ее умение, не показывать себя хозяйкой, а умелой умной советчицей. Старик часто говаривал: «Кто в доме хозяин? Я хозяин или нет?» А делал так, как говорила Марья, и все выходило хорошо. Чтобы показать себя зависимой и подчиненной мужу, часто говаривала: «Какая Марья без Ивана? Марья без Ивана, что береза без вершины».
Но беда пришла незаметно. Иван частенько стал поглядывать на младшую невестку Авдотью, чем-то напоминавшую ему его молодую Марью. Высокая, стройная, как лозинка, синеглазая, с золотой косой, под которой на шею падали маленькие кудряшки. Розовая кофта чуть не лопалась на ее пышной груди, фартук, уродливо перетягивающий ее грудь, не портил, а украшал ее, цветной платок к лицу. Что говорить. Добрая молодка!
Однажды Авдотья, выбрав удобное время, застала свекровь на полу одну. Пол-это чулан около печи, единственное место в доме не с земляным полом, а с досчатым. Закрасневшись, как будто виновата, Авдотья сказала: «Маменька, за мной зорко следит папаша, как-то странно смотрит на меня и лапает меня руками. Что делать?»
—Я давно это вижу, ждала, скажешь ли ты сама. А теперь я тебя еще больше люблю и уважаю, потому что вижу, что ты не хочешь этого.
—Сегодня, маменька он в сумерках звал меня в ригу резку резать. Как отказаться?
—А ты не отказывайся! Соглашайся, иди!
—-Что Вы, маменька. Венчаясь, я Богу клятву дала быть верной мужу. Грех-то какой! Хоть стреляй, не пойду!
—Иди, говорю, твой грех беру на себя.
Стало смеркаться. Свекор глазами указал Авдотье на дверь и ушел в ригу. (Рига –это большое помещение без стен, сделанное из стропил (деревянные, длинные столбы) и соломы, типа юрт, с воротами. Туда на лошадях заезжали, там в непогоду цепями молотили снопы). Невестка на пол к свекрови
—Не пойду, хоть зарежь, не пойду, маменька.
—Снимай свою юбку, дай принегай (верхняя одежда в талии туго застегивающаяся), дай свой цветной полуплаток.
Невестка все сделала, как сказала Марья, и опять села за стан ткать цветную зубчатку.
В воротах Иван охватил женщину и понес в глубь, приговаривая:
«Красотка моя, зорька огненная, душою люблю тебя, ты, как моя Марья молодая. Озолочу».
Провожая ее из риги дал денег 1 рубль и сказал: «Овес продам, еще дам. Иди первой, я потом приду».
Немного погодя, явился в избу старик. В избе спокойно. Старший сын шил хомут, средний сын гнул дугу, два сына крюками, гладкими от рук, как полированными вили веревками, две невестки пряли. Авдотья ткала, одна невестка вязала толстый чулок в одну иголку. Иван посмотрел на ткущую Авдотью и подумал: «Как нигде не была». Сел на коник, и стал плести чунь. Тревожно поискал глазами жену. Что за наваждение! Никогда никуда не ходила, а тут нету. И когда запропастилась старуха?
А она засела за скирд соломы с противоположной стороны риги, и мысли одна за другой теснили ей голову. Вот они венчаются с Иваном. Он парень, хоть куда: красавец, умелец, нет ему равных в деревне. И она ему под стать: синеглазая с длиной светло-русой косой, белолицая, с нежным румянцем на щеках, с фатой, украшавшей ее еще больше. В праздник «Первого снопа» это она как самая красивая девушка, возвращалась с поля в деревню вместе с молодежью в венке на голове из золотых колосьев пшеницы, трех ромашек и трех васильков. Умела ткать, вышивать узоры, умела снять узор даже с морозных окон. А пряла так тонко, что из таких нитей вязала праздничные шали и шарфы. Крючком из шелковых черных нитей шарфы, которые необходимы были каждой девушке. В эти шарфы девушки наряжались, в них и провожали в последний путь туда, откуда нет никаких вестей.
Незабываемая первая брачная ночь. От не испытанных раньше, прекрасных чувств пьянели, хотя спиртного раньше молодежи не разрешалось пить, и они не пили. С первой ночи понесла. Рождались дети через каждые 2 года. В них ушли годы. Силы, красота. А вот вспоминает Марья, она с золовками вяжет в снопы скошенную мужем и его отцом пшеницу. Грудной ребенок в деревне, дома. «Немного ним нажнешь», - говорит свекровь. Мелко бежит, мокнет кофта, промокает передник, боль в груди. Уходит Марья с мужем в копку. Он отсасывает молоко и проглатывает. И тут же, в копне, зарождается новая жизнь. А теперь на груди вместо подушек-навлочки. Все ушло. Жизнь не прошла, а пролетала в заботах и труде. Ни повторить, ни изменить ничего нельзя. Неужели старость?
Вот уже звезды зажглись на небе, всплыл молодой месяц, потянул северный ветер, посыпался снег редкими крупинками. А Марья все вспоминает.
В избе долго ждали хозяйку. Наконец одна из невесток собрала еду на стол. Сначала ели квас-окрошку с мясом, луком и клецками, сваренными целыми картошками, посыпанными густо солью, потом горячие щи из кислой капусты и на последок кашу пшенную с молоком. Поужинав и помолясь Богу, братья с женами ушли. Каждая пара в свою кладовую, еще называли ее пунька, помещение, сложенное из тесанного косяками камня, с потолком, с маленькими окошками, дверь деревянная, изнутри на крепком крюке. Там стояла широкая деревянная кровать, сделанная вручную с занавесом сатиновым, бордовым с белой бахромой. На земляном полу слали солому. На Вознесенье и Троицу пол устилали душистой травой: чабрецом, луговым сеном, донником. В кладовой стояли и укладки (сундуки) с приданным «молодой»: одеялами, ковром, постилками, зубчатками, холстами, одеждой. Спали там и зимой, только в избе на печи грели одеяла и подушки. Размечталась Марья.
Дети спят, сыновья с женами ушли. Тихо в избе, тишину нарушает один сверчок в печурке. А старик ждет и думает о Марье: «Ну, старая, сущий прокурор, умная, хитрая, догадливая - не обмануть». Да он и никогда не обманывал. Вот только один раз бес попутал». И опять думает: «Плохих людей Марья считает заблудившимися. Где холодно- согреет, где темно- засветит, ссорившихся помирит, где голодно- накормит. Все ищут у нее совета. Считаю себя хозяином, а все делаю так, как она скажет. Разделит ли овечью шерсть, замошки (конопляная обработанная пенька), деньги, вырученные за продажу хлеба - все честно, никого не обделит, не обманет. И все довольны».
«Так где же она?»- тревожно думал Иван. Распахнув дверь, Марья запорошенная снегом и соломой вошла в избу. Напустив на себя строгость, муж грозно спросил: «Где была?».
—«Где бы не была, а рубль добыла. Овес продаст - еще даст».
Иван сразу стих, замолчал, присмирел. Кряхтя, пошел на пол, снял подшитые валенки, лег на печь, головой к стене, ногами к краю, книзу лицом. А старуха еще долго гремела кочергою, лопатой выгребая потухшую золу из печи и бросая туда сложенные парами для сушки чуни, мыла чугун, в котором завтра к завтраку варить кашу- сливнуху и что-то к обеду и ужину. Перекрестясь и прочитав «Отче наш», ложилась на свою кровать и думала: «К чему ложиться –то?». Скоро рассвет. Вот новая заря рождает новый день. И так вечно. Одна заря спешит сменить другую, старое поколение умирает, новое рождается и живет. И так будет во веки веков. Человеческая жизнь быстротечна, вселенная-бесконечна.
Мария Викторова, д. Викторовка.
|
