Ливны: начало войны

Дмитрий Добриков:

В конце 1940 года я поступил на ливенскую новостройку – завод «Расткаучук». Это был первенец большой ливенской индустрии, достаточно сказать, что на строительстве работали более двух тысяч человек. Это были в основном молодые люди из города и близлежащих деревень.

Благодаря упорному труду на берегу Сосны выросли крупные коробки производственных корпусов. Работали с энтузиазмом, дисциплина была очень строгая, зарабатывали прилично, вином из молодежи, помнится, никто не баловался.

Жили строители в двух трехэтажных домах из красного кирпича, построенных вблизи этих домов. Свободное время проводили весело, в клуб ходили смотреть кино и концерты, плясали и танцевали под гармонь, купались в реке, по воскресеньям отправлялись пешком в город на рынок и в магазины.

Ничто, казалось, не могло омрачить нашу жизнь. Правда, о том, что время зыбкое, напоминал лозунг, вывешенный на продмаге, что стоял напротив нынешнего рынка. На красном полотнище крупными белыми буквами было выведено: «Ударным трудом ответим на удар поджигателей войны!». К лету сорок первого близился к концу монтаж оборудования, готовился его пробный пуск. Осенью должно было созреть сырье для завода. Да, именно созреть, так как работа предусматривалась на коксагызе – растении семейства одуванчиков, выращиваемом на ливенских полях. Корешки этого растения, пройдя технологический цикл, должны были превратиться в каучук, из которого можно делать и шины, и обувь и многое другое.

Мы с нетерпением ждали пуска, всем хотелось посмотреть, что же собой представляет этот волшебный материал, ради которого отдавали много труда.

В воскресенье, 22 июня, мы безмятежно отдыхали, и тут по радио объявили, что началась война. Ливенцы встретили эту весть спокойно. Потому, наверное, что говорили постоянно, что нам не страшен никакой враг. И авторитетный тогда нарком Ворошилов заявлял, что если будем воевать, то только на чужой земле и малой кровью. Так что люди думали, что месяц, другой и все кончится благополучно. Но люди бывалые, те, которым доводилось воевать в первой империалистической войне, говорили: «С германцем шутить нельзя, воевать умеет». В целом же все были настроены уверенно.

В понедельник, 23 июня, вышли, как обычно, на работу. И сразу же мобилизация началась, коллектив строителей таять начал на глазах. А когда немцы заняли Киев, помнится, начальник строительства Вавилов собрал всех оставшихся на стройплощадке, с речью к нам обратился:

– Все оборудование эвакуируется в Уфу, - говорит, - там будем налаживать производство каучука, он очень нужен для обороны. На стройке остались только те, у кого бронь, несовершеннолетние (я к их числу относился) да негодные к службе в армии по здоровью. Приглашаю всех ехать в Уфу.

Молчат ребята, и никто не откликнулся из молодых на его призыв, все рвались на фронт.

   Мария Кашкарова:

Хотя на рубежах страны бушевала военная гроза, все были уверены, что на нашу страну напасть никто не посмеет. На двадцать первое июня было у нас назначено торжество – вечер в честь окончания техникума. В то время Ливенский педагогический техникум готовил кадры для всей страны. Так что география нашего распределения была самая широкая.

Как передать чувства безоблачного счастья, радостных надежд, которые охватывали душу на этом вечере. После поздравлений от всего педагогического коллектива, которые прозвучали в речи директора, начались танцы. Ноги сами скользили по полу, легкость какая-то удивительная. Вальс сменяла полька, польку – краковяк. Ранним утром вышли гулять на берег Сосны, на Сергиевский бульвар. Утро было ясное, теплое, безоблачное...

Простившись с подругами и друзьями, я побежала в общежитие, чтобы отдохнуть несколько часов. К вечеру я должна была уезжать из города к месту своего назначения. Поэтому часам к одиннадцати я поднялась, чтобы забежать к родственникам и забрать у них свои вещи.

Шла по улицам города и не узнавала их. Днем на улицах всегда немало прохожих, а 22 июня улицы были непривычно пусты. Спускаясь к мосту по Акатовской горе, я встретила только одного человека, преподавателя техникума Сергея Петровича Волкова. Он стоял на самом спуске к мосту в Беломестное и в его лице было какое-то особенное, растерянное выражение. Я подумала, что у него что-то случилось в личном плане, и подошла, чтобы узнать.

– Разве ты ничего не знаешь, Маша? – спросил Сергей Петрович, - война.

В первую минуту я не поверила сказанному.

– Какая война? С кем?

– Немцы напали. Сегодня утром бомбили Киев, - ответил печально Волков. – Теперь тебе никуда не нужно торопиться, Маша, все направления отменяются, кроме одного – на фронт.

Как передать чувства, охватившие меня после этих слов. День был яркий, солнечный, но мне казалось, что на все окружающее упала темная тень. Солнце сразу стало светить не так ярко, и по реке потянул холодный ветер. Потрясение было таким сильным, что я не сразу смогла сдвинуться с места. Точно полосой перерезал этот разговор надвое всю мою жизнь. И до сих пор памятно каждое слово из него.

Екатерина Селитренникова:

«Моему мужу, Ивану Селитренникову, рабочему завода ПМ, повестку о призыве на фронт принесли 10 июля. А одиннадцатого я и дети пошли, чтобы проводить его на сборный пункт. Эта картина проводов мобилизованных солдат никогда не изгладится у меня из памяти.

Сборный пункт находился в здании нынешней девятой школы. Там у призывников забирали повестки. И уже под конвоем отправляли на территорию находившейся рядом, на месте нынешней первой площадки АО «Ливгидромаш», Вознесенской церкви. Она была окружена невысокой, но прочной, узорной, кованой оградой, за которой находились и церковь, и большое городское кладбище. Здесь ливенцы несколько веков подряд хоронили своих покойников.

В тот день вдоль ограды были расставлены цепи солдат, охранявших призывников и не выпускавших обратно с территории кладбища. Мы проводили Ваню до кладбищенских ворот и остановились в отдалении, пораженные той картиной, что увидели. На кладбище всюду, сколько хватало глаз, сидели, стояли, прохаживались люди.

Всю привокзальную площадь заполнили родственники призываемых. Тут были горожанки с малыми детьми, такие, как я, а были и деревенские женщины, приехавшие со своими мужьями на телегах. Эти телеги загромождали площадь, лошади пугались, беспокоились. Некоторые женщины «голосили» по своим близким, как по покойникам, «в причет» по-деревенски. В довершение всего ревели дети, уставшие от дороги и жары, словом, шум стоял страшный. И была в этом шуме какая-то особенно безнадежная нота, точно вся площадь, вся земля стонала от боли и тоски.

Наконец, после полудня подошел эшелон и мужчины пошли к теплушкам. В эту минуту еще раз удалось увидеться, Ваня взял на руки детей, повторил прощальные слова. А потом… Потом началось незабываемое.

Когда закончилась посадка в вагоны и поезд готов был тронуться, люди буквально облепили состав со всех сторон. Вместе с моим мужем уходили на фронт его родственник Анатолий Михайлович Селитренников, тогда он был профоргом завода ПМ. Его мать – тетя Маруся стояла в толпе, неподалеку от меня. И вот, когда звякнули буфера и дрогнул состав, тетя Маруся с плачем бросилась вперед и легла на рельсы перед паровозом. Секунда, другая – и вместе с ней на железнодорожное полотно бросились еще несколько женщин. Не помню, кто и как поднял их с земли, потому что от этой картины у меня, да и у многих, наверное, побелело в глазах.

Помню еще, как бежала вслед за тронувшимся в сторону Орла поездом толпа людей. Бежали долго, упорно, падая, поднимаясь, падая вновь… Только бы еще хоть на секунду продлить близость со своими мужьями.

Григорий Морозов:

Немец-то все ближе подходил к Ливнам. Город и окрестности начали гореть: понимая, что его придется оставить, наши поджигали все значимые объекты, чтобы они не достались врагу – горели свинарники и коровники, птицесовхоз, инкубаторная станция, известковый карьер, завод «Расткаучук», завод ПМ вместе с оборудованием, которое не успели вывезти, Адамова мельница.

Геннадий Рыжкин, Ливны